МОИ ЛОШАДИ

Предыдущие части:
1. Пролог
2. Учусь ездить верхом
3. Между учебной и спортивной
4. Спортивная группа
5. Ретро-1
6. Ретро-2
7. Амга
8. Между спортом и казачьей станицей
9. Крыловская. 
10. Крыловская. День первый
11. Крыловская. День второй
12. Крыловская. День третий
13. Крыловская. День четвёртый
14. Крыловская. День пятый
15. Крыловская.  День шестой

 ДЕНЬ СЕДЬМОЙ,

31 ИЮЛЯ 1991г,

среда.

       С утра пораньше, за полчаса до подъёма, мы с Маринкой ставим на место стёкла. Ведь в наше отсутствие в корпус может налезть уйма малышни. Беда лишь в том, что вчера вечером одно из стёкол Мариша уничтожила, наступив на него. Так что одно окно оставалось открытым. На счастье, Ира Калинченко сказала, что сегодня с нами не поедет. Мы оставили её охранять корпус.

       (Я тихо продолжаю «фигеть» от демократии, царившей в наших рядах. Ну не захотелось девочке ехать со всеми на конюшню – и не надо: хозяин – барин. А вот чем она занималась и где болталась, пока мы протирали задами конские спины? Этот вопрос, по-видимому, АБСОЛЮТНО не волновал наших руководителей!)

       Двумя партиями довезли нас до ипподрома. Там навстречу вышел счастливый Лазаревич и торжественно сообщил, что едем на маточную конюшню. Ура!!!

       - Берите, - говорит, - уздечки. Там в леваде лови любую кобылу и без седла – вперёд!

       Наши ломанулись в каптёрку за уздечками. Я никуда не торопилась, ведь у меня была своя.

       - А мне вы разрешите подседлать Боя? – спрашивает ТК у Лазаревича.

       - Конечно, седлайте, кого хотите! Но на жеребцов обязательно нужны сёдла!

       ТК взяла одно седло. И ещё Фатима тайком одно прихватила. И всё. Уздечек, считая мою, Веркину и Ленкину – штук 15, не больше. А нас – больше 25 человек. Где уж тут лошадь на каждого, как обещали! Только по очереди.

       Как обычно, мы расположились на досках у конюшни и стали ждать большой автобус, чтоб увёз всех разом.

На досках у конюшни, слева направо: Жанжарова Лена (г.Вязьма), Крыгина Оля, то бишь, я (г.Донецк), Калинченко Ира (г.Воронеж), Коновалова Вера (г.Москва), Минаева Марина (г.Вязьма)... На дальнем плане видна фуражка Генерала.

       -  Оля, - обращается ко мне ТК, - ты мне дашь свою уздечку на Боя, а то я не взяла?

       - Нет, не дам. А я на чём ездить буду?

       Ливанова, видимо, не ожидала от меня такого предательства. Она тут же отвернулась и принялась беседовать с другими девчонками.

       А я сидела и цинично взвешивала все «за» и «против». Конечно, от просьбы Ливановой попахивало наглостью: я приехала как победитель конкурса, она – как корреспондент (или мама победительницы Маши – не знаю). И теперь я должна ей давать свою ЛИЧНУЮ (!) уздечку, чтоб верхом ездила ОНА.

       Но… Во-первых, не хотелось бы портить с ТК отношения. Всё-таки с её подачи удалось поездить на Игроке, Сапфире. Во-вторых, без седла долго не продержишься, тем более, кобылы будут наверняка жерёбые. А жеребца можно будет поэксплуатировать подольше и поинтенсивнее. К  тому же, оседлать чистокровного арабского Боя или знаменитого Снегопада было весьма заманчиво… Я думала-думала, и, когда пришёл автобус, выдала:

        - Я долго думала и, наконец, решила. Дам вам свою уздечку. Но вы мне на один реприз дадите Боя.

        (Маленькое хамло, то есть я,  быстро учится у старших товарищей: ты – мне, я – тебе).

       - Давай так: седлаем я или ты Снегопада, делим его работу на двоих. Аналогично поступаем с Боем, - повеселела ТК.

        - Замётано!

        Первое, что бросилось в глаза, когда мы приехали на маточную конюшню – левада с гуляющими кобылами и жеребятами. Голов с полсотни. Сама же левада довольно небольшая. В Макеевке, где стоит Амга, и то больше. А тут такие просторы –  гектары огораживай. Но почему-то поскромничали.

       Почти все кобылы – рыжие разных оттенков. Изредка мелькают гнедые. Никаких других мастей, кроме одной серенькой кобылёшки. У нас даже возникли споры: серая она или чалая. Впоследствии выяснилось, что чалая. Мне очень захотелось её поймать. (О, проклятая натура хищника хомо сапиенс – поймать! Зачем – не знаю, просто хочу!) Но пыл мой тут же охладили местные конюхи:

       - Ты её не поймаешь. Ездить на ней можно, но надо сначала поймать. А это невозможно: не даётся!

       Наши с криками высыпались из автобуса и полезли в леваду. (Бедные лошади! Они, наверно, с ума сошли от ужаса. Вряд ли когда-нибудь в своей жизни они видели наплыв такой гудящей и суетливой своры приматов, да ещё начавших знакомство с отлова).

       Кобылы заволновались; ловить их было очень трудно, практически невозможно. На помощь пришёл Лазаревич. Он сам полез в леваду и потихоньку вылавливал по одной.

       Насколько я могла разглядеть, вокруг не наблюдалось ни одного манежа. Сплошные поля, разделённые узкими полосами лесонасаждений.

       Вдруг заметила, что Ира Клинникова выезжает из конюшни на гнедом жеребце. Быстро она сообразила! Беспокоясь, как бы не опоздать, я живенько кинулась к ТК:

       - Можно у Лазаревича попросить Снегопада? Я подседлаю, отъезжу и вам отдам?

       - Давай!

       Ведь седло и уздечка были у нас на двоих. Я внаглую вылезла вперёд Ливановой, стремясь «поперед батьки в пекло». (Кстати, именно в пекло, то есть в ад, ибо о степени воспитанности и заезженности местных лошадей никто не задумывался, и я в том числе. Снегопад оказался ещё тем «фруктом»! Ну а Ливановой только на руку моё рвение: вычищу коня, подседлаю, разогрею, покажу во всей красе. Ей останется только покататься),

       Я забралась в леваду, где в центре стоял Лазаревич, а по периметру носились перепуганные кобылы.

        - Алексей Васильевич! Можно, я Снегопада подседлаю?

       - Седлай! – радостно ответил он таким тоном, словно от всей души дарил этого коня.

       «Видно, золотой жеребец, если его дают, не глядя. Добронравный и послушный», - думала я, шагая с ТК к конюшне жеребцов-производителей.

       - Вы мне хоть покажите его, - говорю Ливановой, - а то подседлаю не того.

       - Снегопад, - просвещала она меня по пути, - рыжий арабо-будённовец, 1978 года рождения, от буденовской Гавани и арабского Старта. Старт – сын легендарного Асуана, эталона чистокровной арабской породы. У Снегопада белая проточина и три ноги в белых «носках». Он – отец Сапфира, Сказки и Цензуры. От Сказки – Бостон, стоит на ипподроме. Ещё кровь Снегопада слилась с кровью Боя  в двух кобылах. Я их покажу потом тебе в леваде. Обе – красавицы: рыжая Цель от Цензуры и Боя и гнедая Брусника от Сказки и Боя. Про Бруснику я писала в «Юном натуралисте».

        Идём по проходу небольшой конюшни. Добротные, настоящие (не то, что на ипподроме) денники забраны густой решёткой. Лошадей немного, голов десять. Но вообще-то, темновато. У нас в Донецке в конюшне значительно светлее.

        Из последнего денника парень-конюх выводит рыжего жеребца. Жеребец оглушительно ржёт и взмывает в свечу. Конюх орёт на него дурным голосом, но рыжий не обращает на него ни малейшего внимания и просто идёт на задних ногах, сотрясая стены конюшни воинственным ржанием.

        - Вот он, Снегопад! – с восторгом говорит ТК и кивает на беснующегося в проходе жеребца.

        У меня глаза расширились от ужаса. Бог мой, и этого зверя я хочу седлать???!!!

        Мы приближаемся к воюющей парочке, и, улучив момент тишины между криками коня и человека, прошу поменять уздечку на мою. Так мне будет спокойнее встретить смерть.  Без малейших проблем конь послушно разворачивается и покорно заскакивает в денник. Стараясь унять дрожь в коленях, захожу к нему. Уздечку конюх уже снял. А мою надеть никак не могу. Жеребец крутится по деннику, задирает голову, дёргается и возбуждённо храпит.

        Наконец, своего я добилась. Жеребец успокоился. Быстро щёткой смахиваю его глянцевую лоснящуюся шерсть. Приношу седло, кладу ему на спину. Посмотреть на процесс седловки пришёл старший конюх Васильич. Он помогает мне подседлать, снимает с шеи жеребца повод и суёт мне в руки:

        - Выводи!

        Все расступились. Чувствуя себя выходящей на публичную казнь, делаю решительный шаг навстречу судьбе. И лишь только мы пересекли порог денника, как Снегопад торжествующе заржал и затанцевал у меня в руках. Словно кто нажал в нём кнопку «ВКЛ». Ну что, Оля? Допросилась весёлой лошадки? Вот теперь кушай на здоровье, да смотри – не подавись!

        У входа в конюшню сидел Генерал. Он критически осмотрел нас с ног до голов, но промолчал. Толпа конюхов и девчат с любопытством следовала за нами. Местные явно предвкушали интересное зрелище. Признаться, я была в полной уверенности, что мы их не разочаруем.

        На улице я попыталась накинуть Снегопаду повод на шею, но жеребец взвился в свечу. Когда он опустился на передние ноги, я повторила попытку. С тем же результатом: взмывая в небо, рыжий элементарно не позволил мне дотянуться до его головы. После третьей попытки он понял, как со мной справиться, и обнаглел окончательно. Теперь он почти не приземлялся на передние ноги, гуляя на задних, как цирковой профи. При этом очень энергично двигался, демонстрируя публике себя великолепного и мою полную беспомощность. Я оказалась под лошадью, в непосредственной близости от его передних летающих в воздухе копыт.

       Спас меня Васильич. Всё произошло в какие-то секунды: я бросаю повод ко всем чертям и выныриваю из-под передних ног жеребца, чувствуя, как копыто скользнуло по спине. Подскочивший Васильич успевает схватить повод, не давая коню ускакать. Рык его страшен и приводит в трепет всех вокруг, кроме Снегопада. Разошедшийся жеребец и у него в руках сходит с ума, яростно вырывая повод из рук в надежде освободиться. Васильич встречными рывками бьёт его железом по зубам, но…

       - Уздечка!!! – ору я, - может лопнуть уздечка!!! Потише!

Снегопад воюет с главным конюхом Васильичем

       В этот миг раздаётся щелчок, и нащёчный ремень – пополам!  Тут уж Васильич просто рассвирепел. Подлетел к Снегопаду и прицельными боксёрскими ударами быстро умудрился подавить бунт жеребца и загнать его в конюшню.

       Ира Авксентьева добровольно принесла другую уздечку. По-моему, все были настолько ошарашены увиденным, что просто потерялись в недоумении: как быть и что делать?

       Васильич пристегнул к чужой уздечке мой повод и лично повёл жеребца на выход.

       - Бог троицу любит, - зачарованно бормочу я, следуя за ними по пятам. Страх почему-то испарился, уступив место любопытству: чем всё это закончится?

       Как в воду глядела. Лишь повод накинули на шею, Снегопад взвился в небеса, вырвался на свободу и понёсся скакать по прилегающей территории.

Снегопад вырвал свободу

        Он галопировал вокруг левады, задрав хвост и отбивая нам презрительные «козлы», торжествующе ржал и высоко задирал передние ноги.

        «Красивый, дьявол! – думала я, любуясь им. – Ну до чего же красив, до чего горяч! Живое воплощение не сломленного людьми духа!»

        Пока его ловили, Генерал бурчал, сидя на завалинке: «Вот, нельзя им давать таких лошадей, они не могут с ними справиться». (И, между прочим, был прав. Хорошо, что жеребец никого не зашиб. А ведь мог же! И кто бы отвечал за это? Беспечность руководства продолжает потрясать. Но я, как ни противоречит это здравому смыслу, очень благодарна нашему начальству за эту беспечность. Если думать о безопасности, то нас нельзя было вообще привозить на маточную, к полуобъезженным лошадям. А ведь самое интересное происходило именно здесь – на маточной. И воспоминания о Снегопаде умрут только вместе со мной. Уверена, что и все остальные победители конкурса проявят солидарность: лучше такой бездумный риск, чем скучное прозябание…)  Васильич сказал деду, что не я, а он упустил жеребца. Рыбин примолк.

Помчался в леваду - по "девочкам". Настоящий Жеребец!

        Когда коня отловили,  загнав в промежуток между левадами, Васильич жёстко взялся за него. Надавал ему кулаком по бочине, надёргал трензелем рот (О. господин Невзоров! И снова вы в фаворе: нейрокраниальный шок – лучшее средство против бунта!), свернул ему на сторону голову и сел в седло.

        - Ну, иди, садись! – это мне.

        Я подошла, он спрыгнул, а свободолюбивый Снегопад снова взвился.

       Подошёл Лазаревич. Спокойно так, тихим голосом:

       - Пусть она из конюшни выедет.

        Все тотчас повиновались (и даже Снегопад!), завели жеребца в проход. А ведь ТК с самого начала говорила, что садиться стоит в конюшне, но её никто не слушал. А Лазаревича рядом не было.

       В конюшенном проходе Алексей Васильевич тоже зачем-то свернул неугомонному жеребцу голову на бок:

       - Залезай!

       Снегопад крутится на месте со скрученной шеей, как волчок. Но каким-то чудом я умудрилась вставить ногу в пролетающее мимо стремя и залезть в седло.

       Оказалось, что путлища разной длины, надо на ходу их равнять. Лазаревич вывел коня на улицу, держа под уздцы. Снегопад радостно заржал и опять затанцевал в руках начкона. А я никак не могла найти нужную дырочку. Если не выровнять путлища сейчас, пока жеребца держат, то потом я сделать этого точно не смогу. И не знаю даже, смогу ли не свалиться с него, раз он такой буйный.

       - Сейчас… Сейчас… - бормочу, лихорадочно нащупывая нужное отверстие в ремне.

       Жеребец на месте не стоит. Лазаревич терпеливо трусит рядом с ним мелкой рысью, ждёт, пока я, наконец, справлюсь.

       - Спасибо! – искренне благодарю я и беру в руки повод. Начкон отстал.

        - Езжай прямо по дороге, там поля. Рыси, сколько хочешь, но без галопа! – это мне вслед уже старший конюх Васильич.

        (Скорее всего, запрет на галоп связан с пылким темпераментом Снегопада. Васильич опасался, что разнесёт он меня по закоулочкам, если получит разрешение скакать).

       Резвой рысью уношусь по дороге в поля. Народ провожает меня любопытными взглядами: вернусь или нет? И если вернусь, то с конём или пешком?

        На повороте, возле лесополосы, за которой начинается первое поле, Снегопад неожиданно прыгнул вбок, в камыши. Я выслала его вперёд. Он свернул голову на сторону, выгнув шею, собрался, хотя я этого от него не успела потребовать, и побежал по дороге боком. Судя по лёгкости бега, ему было абсолютно комфортно передвигаться по-крабьи. Люди тратят годы на обучение лошадей такой координации движений, а этот, видимо, от природы гибок и сбалансирован.

        Этими самостоятельными боковыми сгибаниями и перемещениями он потом замучил меня. Гибкий, как змей, упрямый, он мало праздновал мое присутствие на своей спине.

       Выезжаю на вспаханное поле. Жеребец бежит очень резво, пытается подняться в галоп. Я не даю ему скакать, держа поводом. Он разевает рот и, сопротивляясь узде, так бегает почти всё время. Тугоузд до предела. Статическая нагрузка на руки лишает меня всякого удовольствия от езды.

        Рысила я минут сорок. Потому что перерыв на шаг Снегопад делать не пожелал. Всякий раз, как мы поворачивали в направлении конюшни, жеребец с надеждой подхватывал. У меня трещали руки, пока я притормаживала его.

        (Приятно вспомнить, что поводом я его таки не дёргала, не наказывала. Просто тупо держала в руках его стремление двигаться вперёд).

        Вдруг со стороны конюшни примчался Васильич на гнедом жеребце.

       - Где твоя подруга на Замане?

       Это он имел в виду Иру Клинникову, выехавшую в поля за два часа до меня. Я не успела ответить: Снегопад улучил мгновение и взорвался в галоп. Но совершенно безропотно повиновался, когда я повернула его к Васильичу. Подлетев к нему на сумасшедшей скорости, я успела крикнуть, проносясь мимо:

        - Не знаю!..

        Он гикнул и понёсся вскачь дальше в поля. Без седла. Здорово сидит – как приклеенный.

       Снегопад, было, рванул следом, но я удержала его. «Пора домой, - думаю, - ещё Ливанова на нём поедет».

       (Эксплуататоры хреновы! Пока везёт – надо ездить).

       Вдруг у меня расстёгивается заколка. Задолго до этого мой знаменитый кепель был сброшен с головы порывом ветра и болтался на резинке вокруг шеи, как удавка.

       Чувствую, что заколка (любимая!) застряла в волосах, но вот-вот упадёт. Пытаюсь достать её, ведь хорошая вещь, жалко потерять. Осознав, что повод в одной руке, Снегопад вероломно рвёт в галоп. Некоторое время несусь на нём, даже не пытаясь остановить. Ведь до конюшни ещё километра два, а заколка – вот она, в руке. Чёрт, в волосах запуталась, никак не выдеру…

        Хлоп! Конь кидает задом, заколка улетает. Терять больше нечего, беру повод на себя.

        «Солнце горячее, солнце мне голову плавит…» - поёт Борис Алмазов. Точно-точно. Пекло, как в аду. Волосы спадают на плечи, лезут в лицо, попадают в рот, забивают нос и застят глаза. Кепку не надеть – спадает. Макушку мгновенно напекло. Обливаюсь потом, не дождусь, когда же доберусь до конюшни.

       Чёртов жеребец оттянул все руки. С радостью отдаю его ТК, бросаюсь к шлангу с водой. Обливаюсь и пью, пью, как лошадь.

Татьяна Константиновна Ливанова на Снегопаде

        Во всём теле – жуткая усталость. Не хочется ни Боя, ни кобыл из левады. Лучше лечь и тихо умереть. Ну и лошадка этот Снегопад! Такой красавец, с таким красивым именем – и такой гад!

       (Вот уж человеческая психология! Если своевольный, непослушный, то – гад. А если бы безропотно подчинялся – совсем другое мнение!)

       Около получаса я сидела, не двигаясь, в конюшне на лавке – приходила в себя. Все вокруг участливо интересовались: «Ну как?». Я односложно отвечала «Нормально».

       (А никто не подумал, как чувствует себя Снегопад? Который, видимо, месяцами томился от безделья и недостатка движения в тёмной конюшне. А, получив возможность размяться, выложился на год вперёд: и воевал со всем миром за свободу, и носился вокруг левады, и таскал меня по пахоте, а потом – Ливанову, и по зубам железом наполучался, и тумаков отведал. И всё время – в страшном «заводе», на пределе сил и нервов).

        Однако уже через полчаса силы вернулись ко мне, я воспрянула духом и отправилась искать приключений на свою голову.

       Возле левады в тени конюшни сидели почти все наши. Жевали специально для нас сваренную уху. А мне есть совершенно не хотелось: желудок, как пузырь, был наполнен водой. Я, наверно, поглотила литра три, если не больше.

       Девчата уже отъездили. Вволю нагалопировались по лугу на неосёдланных кобылах. Я полезла с фотоаппаратом в леваду.

       И заметила удивительную особенность лошадиного поведения. Если пытаешься приблизиться и погладить, то есть проявляешь видимый интерес, как кобылы тотчас начинают кокетничать и разбегаются кто куда. А если в ту же минуту прикинуться, что ты сюда зашёл вовсе не к ним, а по другим делам, лошади сбегаются к тебе и исследуют внимательнейшим образом.

       Так, я замерла посреди левады. Уже спустя полминуты самый смелый и любопытный жеребёнок начал хватать ремешок фотоаппарата. Другой жеребёнок пытался откусить кусочек от штанов. Кобылы сгрудились вокруг, взволнованно дышали мне в уши и в лицо, громко сопели и принюхивались. Из задних рядов напирали – мол, и нам дайте посмотреть, что это такое там.

       Но стоило протянуть руку, как лошади вмиг разбежались. И тут же вновь собрались, как только я перестала шевелиться.

        Мы пофотографировались в обнимку с жеребятами (некоторые давались в руки).

В обнимку с жеребёнком

        Вернулась ТК на Снегопаде. Когда она поставила жеребца в денник, мы отправились к Васильичу.

       - Боя к вечеру подседлаете. Он уже набегался.

       Оказалось, тогда на вспаханном поле под Васильичем был Бой.

       Появилась, наконец, Ира на Замане. Ездила она часа четыре. На неё все набросились:

       - Тут некоторые люди ещё вообще не ездили, а ты катаешься чёрт знает сколько!

      Ира невозмутимо слезла с коня:

       - Из-за вас я проиграла Лазаревичу. Мы с ним на спор решили, что я сегодня отъезжу шесть часов, не слезая с коня.

       - А лошадь тебе не жалко?

        - Ничего, мы потихоньку.

       Заман – гнедой жеребец 1979 г.р. чистокровной верховой породы от Манжетки и Зубана. Очень добронравный и спокойный. Недаром Ире удалось так долго на нём ездить. Не думаю, чтоб у неё хватило духу и сил столько отъездить на неутомимом и сверхэнергичном Снегопаде!

       Конюх Серёжа вывел неосёдланного рыжего красавца Эгиза. У жеребца интересная отметина на левой передней – как кто бинтом наискосок перевязал пясть.

       Эгиз – гордость конюшни, чистокровный верховой, 1981 г.р. от Эиды и Звонкого, рождён в Онуфриевском конном заводе. Но по характеру – не подарок. Конюхи сказали, что на нём без опаски можно ехать только рысью. А на галопе он может неожиданно остановиться, опустив голову до земли. Мало кто при этом сумеет остаться в седле.

       У Эгиза – необычайно длинная грива. Я такой ещё никогда не встречала. Для чистокровок это вообще-то не характерно, для них норма – «три волоска» на шее. А впрочем, тут почему-то все кони долгогривы. У Снегопада и Сапфира очень длинные и пышные гривы, а у последнего, как я уже отмечала, вдобавок и кудрявая. Ни арабы, ни буденновцы не могут похвастаться обилием растительности в гриве. Это какая-то странная, но очень красивая особенность именно крыловских лошадей.

       Серёжа пошагал без седла возле конюшни и завёл коня. То ли Эгиза показывал девочкам, то ли себя.

       А Ира Клинникова отправилась седлать Франта. Девчонки просто задохнулись от возмущения:

       - Хватит кататься! Лошадь пожалей: он ведь весь побитый! Глянь на маклоки и на ноги!

       Но Ира невозмутимо седлала. Конюхи нас начали успокаивать, мол, ничего страшного. (Интересно, почему наше руководство не следило за справедливым распределением лошадей между участниками?)

       К концу дня я поняла причину, по которой местные мужики таяли перед Ирой и готовы были отдать ей под седло всех лошадей на свете: она умела вовремя и кому надо улыбнуться! Потому что когда я пару раз без всякой задней мысли искренне улыбнулась Серёже, он заговорщически отвёл меня в сторону:

       - Бросай их всех! Приходи сюда одна, я тебе любую лошадь дам! Будешь ездить сколько хочешь, хоть целый день. Хочешь, я заеду за тобой в лагерь?

       Я осторожно свела разговор на «Хи-хи» и «Ха-ха». Открыто отказываться я не хотела: в конце концов, не в моих интересах портить отношения с местными конюхами. Но и согласиться не могла – это не в моих правилах.

       Тем временем Ира на Франте выехала. Франт – очень знаменитый скакун, выигрывал множество скачек, брал многие престижные призы, в том числе и на ЦМИ. Его прекрасно знает ТК. Вороной чистокровный верховой жеребец 1982 г.р, от знаменитых Фемы и Раута. Рождён в «Восходе», тренировал его сам Николай Насибов.

       Ира покаталась минут десять. Больше ей не дали. Посадили Ингу. Потом ещё кого-то. И ещё. И ещё…

       Мы спросили, можно ли уже седлать Боя. Нет, ещё рано. А кого тогда можно?

       - А вот, - говорят, - возьмите Брезента!

      Читаю табличку: «Брезент, тёмно-рыжий жеребец, буденновский, от Ризонны и Бича». В деннике – настолько тёмно-рыжий конь, что кажется бурым.

       - Давайте, - говорю, - подседлаю. Я уже отдохнула от Снегопада.

       Конюхи в один голос громко заржали.

        - Ты на нём не усидишь, - пояснил один из них, - он самый дурной, каких я только видывал. На спину перекидывается. Лучше не бери.

       - Ладно, не буду. Хочу домой живой добраться. Седлайте сами своего Брезента.

        Интересное совпадение. На нашей базе тоже стоял Брезент, такой же красивый очень-тёмно-рыжий. И тоже злющий и с придурью. Неужели все Брезенты такие?

       Вечером Серёжа решил ещё разок побахвалиться перед нами и таки выехал на Брезенте. Жеребец вёл себя совершенно спокойно. ТК попросилась на него. Под ней жеребец немного побаловался, но не сильно. Наши донецкие лошади регулярно так играли.

       Ловить в конюшне жеребцов-производителей больше было некого. Ездить на огромном, неповоротливом и костлявом упряжном мерине с соответствующим именем Гранит без седла мне не хотелось, и я отправилась к леваде.

       Там Андрей Колков спрыгивал с какой-то толстой рыжей кобылы.

       - Не заводи. Дай, я покатаюсь.

       Меня подкинули на эту неосёдланную явно жерёбую лошадь. Я поездила минут десять возле левады и стогов сена шагом и рысью. Маринка Малынова сделала парочку снимков. Я отдала лошадь Минаевой Марине.

       Поинтересовалась у самого молодого из конюхов (лет 18, как зовут – не знаю), что за кобыла.

       - Люме… Люмис… Люмиценция!

       - Господи, а потруднее ничего придумать не могли?

       - Та то не мы...

Я на Люминесценции

       Потом Ливанова смеялась:

       - Они даже, бедные, произнести не могут это слово! Лошадь зовут Люминесценция.

       Ещё девчонки ездили на тёмно-гнедом мерине по имени Жук. Он им очень понравился. Жук живёт в леваде с кобылами и следит там за дисциплиной.

       А Ольга Карасёва ездила без седла на Воронке. Воронок её понёс и по дороге уронил. Об этом Воронке я ещё попозже напишу подробнее. Не лошадь, а загадочный зверёк, как в анекдоте. Оля хорошо ободралась о грунт, и теперь стала побаиваться лошадей. Видно, она мало с них падала. Если б наворачивалась столько раз, сколько, допустим, я, то у неё не появился бы страх перед падением. Относилась бы к этому, как Карлсон – «пустяки, дело житейское!»

       Я снова направилась в конюшню, где с удивлением увидела Галю, надевающую на Боя уздечку.

       - Ты чего, - спрашиваю, - сейчас поедешь на нём?

       - Ага!

       ТК в недоумении: обещали Боя нам, а отдали другому.

       Но Галя выехала без седла. Значит, не надолго. Порысила возле конюшни, поделала принимание и решительно заявила:

       - Я никому его не дам! И не просите.

       Но тут за нами пришёл автобус. Галя слезла с жеребца. А мы по очереди залезали на него, катались немного рысью и фотографировались. Особого впечатления – мол, аховая лошадь, Бой на меня не произвёл. Может, если бы мы обшались подольше, я бы по-другому запела. Но… Вот Снегопад с первой же секунды знакомства дал понять, что он – супер-аховая лошадь!

Чистокровный арабский Бой и я

       Когда все погрузились в автобус, я поинтересовалась, где моя рваная многострадальная уздечка. Только что сунула её кому-то в руки, но не помню, кому.

       Все молчат.

       - Никуда мы не поедем, пока я не найду свою уздечку! – нагло заявила я.

       (Как погляжу из века нынешнего, так там все вели себя довольно по-хамски. И я в том числе. Да-а, конники такой народ – палец в рот не клади! Откусят! Вместе с рукой!)

       Зато пропажа отыскалась в течение минуты.

       Во время ужина Маша Ливанова прицепилась ко мне, как клещ: возьми да возьми поездить без седла на дяди-ваниных меринах.

       - Ладно, - по-барски уступила я, - поедешь на рыжем.

       Мы договорились с Ингой и Фатимой:

       - Сейчас 20-45. К 22 ч приходите к деду, поездите до 23-х.

       В лагерь нагрянула милиция. Её вызвало начальство «Колоска» после вчерашнего визита ребят на лошадях.

       - Чтоб ни одной лошади и всадника не было на территории лагеря и рядом с ней!

       Мы согласно кивнули и незаметно смылись. Когда мы с Машей отъезжали, дядя Ваня предупредил:

       - Берегитесь машин. Если будет милицейская, то вас могут в участок забрать.

        Он был всегда в курсе всех событий, происходящих в «Колоске», часто ходил в гости в столовую.

      Мы поехали шагом в сторону станицы. Одолели одно поле, как вдруг со стороны лагеря мелькнул свет автомобильных фар.

       - Милиция! С дороги! – прошипела я с перепугу и повернула Будулая в кукурузу. Бунчук не стал дожидаться машиной команды – нырнул следом. Лошади с шумом продирались сквозь заросли, а мой конь умудрялся на ходу рвать и есть початки. Машина свернула в яблоневый сад.

       Осторожно, рысцой, мы вернулись на дорогу. Лошади бежали охотно. Особенно Будулай. Им, видимо, хотелось размяться – надоело многие сутки подряд ходить стреноженными. А наше ненавязчивое бессёдельное присутствие на спинах особо не напрягало.

       Только перешли на шаг – опять фары. Мы скоренько свернули на вспаханное поле, которое располагалось вслед за кукурузным. Но на открытом пространстве не спрячешься, здесь не было спасительных зарослей в конский рост, и крупы наших лошадей попали в сноп света.

       Проехали мимо. Обошлось!

       Так мы раз пять прятались от машин. Кто б мог подумать, что это столь оживлённая дорога!

       Когда в очередной раз съезжали с дороги на поле, лошадям пришлось спускаться вниз по небольшому, но довольно крутому склону, а потом вязнуть в пахоте. Не знаю, как пожилому Бунчуку, но Будулаю – я чувствовала! – эта своеобразная разминка очень нравилась. По крайней мере, настроение у него было чудесное. Он хулиганил и валял дурака, а я никак не препятствовала этому, потому что ехала с отданным поводом.

       Одно поле, без пахоты, мы целиком проехали неторопливой рысью. Маша первая предложила:

       - Давай шагом: Бунчук прихрамывает, и мне его жалко.

       Когда я потом этот эпизод рассказала ТК, она очень обрадовалась:

       - Это – достижение! Впервые моя Маша пожалела лошадь и добровольно предложила шагать. А раньше только гоняла.

       (Ну как не помянуть в очередной раз Невзорова! Как он прав насчёт воспитания с детства особого отношения к лошади – гонять… И даже если мать многократно пытается привить более бережное отношение, то всё равно свой отпечаток накладывает среда: лошадь надо гонять!)

       Возле очередной лесополосы темнели огромные стога сена. Один из них развалился, и сено валялось под ногами. Лошади тонули в нём, золотистом и ароматном, по самые запястья. Мы покатались по сену (то-то были рады работники колхоза, увидя втоптанное в землю добро!), дали коням немного им полакомиться, спрятались в стогах от очередной машины и двинули на дорогу, домой.

       Ведь к 22ч мы должны быть на месте, передать лошадей второй смене. Хотя как мне этого не хотелось!

       Ира оставила мне свои электронные часы с подсветкой (великая редкость в то время!). Сами Ирки сегодня не катались: гуляли с местными. А в нашем распоряжении осталось полчаса.

       На обратном пути я пела. Маша молча слушала украинские народные песни. А потом сказала:

       - Спасибо тебе! Ведь я первый раз в жизни еду вот так – на лошади без седла, ночью и в степи.

       - Это не мне, это дяде Ване спасибо. Я ведь тоже так впервые – на лошади без седла, ночью и в степи… Ведь он из-за нас идёт на риск. Сегодня в тебе сомневался. Говорил, что такой ребёнок может не справиться с лошадью.

       - Всё равно – спасибо и дяде Ване за лошадей. И тебе – за то, что взяла меня с собой.

       Ровно в 22 мы спешились у домика ИП. На лавочке нас дожидались Инга с Фатимой, Маша Захарова и дядя Ваня. Девчонки взяли лошадей, а мы пошли в лагерь. Уходя, я предупредила:

       - Девочки, я сюда приду к 23 часам, заберу уздечку и поставлю лошадь.

       По дороге в «Колосок» Маша Захарова сообщила, что напрасно мы ушли. Дядя Ваня сказал, что ему одному скучно. Посидели бы вместе, поболтали.

       - Хорошо, сейчас вернёмся. Я только намажусь от комаров.

       Но в лагере я ничего сделать не успела. К нам с Ливановой на улице, у входа в корпус, подошёл симпатичный чернявый тип:

       - А можно позвать Иру из Воронежа и Олю из Донецка?

       У нас отвисли челюсти…

       - Я – Оля, - говорю, - что вам надо?

       - Там Миша приехал. Пойдём!

       ТК удивлённо глянула на меня. Кого-кого, но только не мою особу можно было подозревать в легкомысленном поведении! А тут так открыто, так нагло! Какой-то Миша, приехавший конкретно ко мне в десять вечера… Всё это так странно и так неожиданно! Я понимаю бедную ТК. Уж на мою безупречность она могла бы рассчитывать. А оказалось – нет.

       - Я сейчас вернусь, не беспокойтесь! – постаралась я реабилитироваться в её глазах и спокойной, уверенной походкой отправилась вслед за чернявым.

       В кустах у ворот стоял белый «Жигуль».

       - Привет! – высунулся из окна Миша. – А где Ира?

       - Привет. Иры нет. И где она – не знаю.

       Хотя я прекрасно знала, куда делась Ира. Но не будешь же выдавать чужие секреты.

       Минут пятнадцать они уговаривали меня поехать покататься. Я упорно отказывалась. Потому что знала, чем для девочки может закончиться такая поездка.

       В конце концов, почему-то согласилась.

       (До сих пор для меня остаётся загадкой – почему я тогда всё-таки согласилась? Что послужило тем аргументом, который рассеял подозрения???)

       Вернулась в корпус, предупредила ТК, что когда вернусь – не знаю. (Отличное, очень «успокаивающее» предупреждение! Впрочем, судя по всему, никто из старших, в том числе и Ливанова, никак не препятствовали нашествиям местных джигитов в лагерь к несовершеннолетним девочкам. И никто не остановил, когда Иры, Лены, Вера, а теперь и я, - отправлялись кататься!)

       И села в машину.

       Единственное, что меня угнетало: обещала придти к дяде Ване и не выполню данное обещание. (А что еду неизвестно куда и зачем в машине с малознакомыми молодыми мужиками – не угнетало. Забавная логика.) Правда, предупредила Машу Захарову – пойдёт к деду, пусть передаст мои извинения. И уздечку принесёт.

       Ещё не доезжая до развилки, мы повстречали на дороге какого-то местного типа.

       - О, Серёжа! Садись! – обрадовался Андрей (так звали чернявого).

       Миша невозмутимо вёл машину, а у меня внутри стало как-то неспокойно. (Ага, зашевелились таки извилины мозга)

       - Я только что с Ингой познакомился, - похвастался Сергей, - она дала мне на лошади поездить.

       Тут в свет фар попали наши девчата на лошадях.

       - Давай Ингу с собой возьмём? – это мне Сергей.

       - Давай.

       (Просто потрясаюсь своей тогдашней безмозглости и безответственности).

       Он позвал, но девчонки не отреагировали. А в следующий миг кони подхватили. Инга сильно испугалась. И когда мы настигли их, Инга с радостью спрыгнула с коня и без колебаний села в машину.

       Фатима тоже слезла. Я дала ей ЦУ (ценные указания), и она повела обеих лошадей в руках к деду.

       Миша завёз нас чёрт знает куда, на берег Еи, в степь. Вокруг – ни души.

       Инга с Сергеем остались в машине, а мы втроём вышли. Погуляли с полчаса по берегу, поболтали о всякой ерунде. И тут Андрей в лоб предложил. Я сказала, что не хочу, не для этого сюда приехала. Разговор вокруг этой темы крутился ещё с полчаса, но я стояла на своём. К счастью, Миша принял мою сторону. Видя, что здесь ему ловить нечего, Андрей ушёл. У него явно испортилось настроение.

       - Я хотел сделать тебе приятно. Не хочешь – не надо. У нас только по обоюдному согласию, - сказал он на прощанье.

       (Просто счастье, что местные традиции воспитания на то время ещё были в моде. А то не уйти мне так благополучно из столь провокационной ситуации. Двадцать лет спустя Лида Горелова из Ялты рассказала мне, что и с ней была подобная история, и тоже, получив отказ, местный паренёк не стал продолжать. Интересно, что даже попыток прикоснуться к девушке не было – обнять, поцеловать. И меня, и её сначала открытым текстом спросили. Попытались уговорить. И всё! Никакого рукоблудия и хамства!)

       А мы с Мишей отправились дальше гулять, взявшись за руки, как маленькие дети.

       - Не обращай на них внимания. Они молодые, глупые. Кровь играет.

       - А зачем ты их с собой взял?

       - Так вышло.

       Спустя, наверно, час мы вернулись к машине. За это время Миша рассказал мне о своей жизни в станице, о службе в армии.

       - Я, - говорит, - хотел бы жену такую, как ты. Мне нравится твоё жизненное кредо.

       Мы сели в машину. Миша развёз ребят по домам. Когда ехал в «Колосок», предложил:

       - Давай, Ингу отвезу, а с тобой позже попрощаемся. Я хочу поговорить.

       - Валяй.

       (А ведь судьба  Инги, которая осталась в машине, меня тогда мало волновала. Я беспечно оставила её – по дурости и наивности. И до сих пор не знаю, удалось ли ей выкрутиться – ведь Миши-защитника рядом не было. Хочется верить, что удалось – всё же местные жители «только по взаимному согласию»).

       Миша отвёз Ингу, отъехал метров 300 от лагеря и поставил машину в укромном месте, в кустах, между лагерем и домом дяди Вани.

       Ночь была душная, видимо, перед грозой. Вдали беспрерывно сверкали молнии, но здесь было ещё тихо и сухо. Миша распахнул передние дверцы машины.

       Болтали мы долго, часов до трёх ночи. Выяснилось, что он женат.

       - Так какого же… ты таскаешься по ночам по пионерским лагерям, девушек воруешь?

       - Ты мне очень понравилась ещё вчера днём. Я захотел узнать, что ты за человек.

       - И приехал за этим именно ночью?

       - Ага.

       - И какой же я человек?

       - Очень хороший. Такие девушки редко встречаются.

       (Нескромно, наверно, выносить на всеобщее обозрение такие высказывания. Но – что было, то было).

       Миша наговорил мне целую кучу комплиментов и проводил пешком домой.

       - Я, наверное, больше не приеду.

       - Конечно – смысла нету.

       - Не в том дело. Мне с тобой даже просто общаться очень интересно. Дай Бог, чтоб у тебя в жизни всё было хорошо. Пусть у тебя будет хороший муж, много детей и всё, что ещё захочешь. Я очень хочу тебе счастья… Можно, я на прощанье тебя поцелую?

       Я кивнула. Он мягко поцеловал меня в щёчку.

       Больше он не приехал.

       (Миша остался в моей памяти настоящим Мужчиной. Побольше бы таких).

ПРОДОЛЖЕНИЕ: Крыловская.  День восьмой.