МОИ ЛОШАДИ
Предыдущие части:
1. Пролог
2. Учусь ездить верхом
3. Между учебной и спортивной
4. Спортивная группа
5. Ретро-1
6. Ретро-2
7. Амга
8. Между спортом и казачьей станицей
9. Крыловская.
10. Крыловская. День первый
11. Крыловская. День второй
12. Крыловская. День третий
13. Крыловская. День четвёртый
14. Крыловская. День пятый
15. Крыловская. День шестой
16. Крыловская. День седьмой
17. Крыловская. День восьмой
ДЕНЬ ДЕВЯТЫЙ,
2 августа 1991г,
пятница.
Накануне Маша Захарова попросила меня:
- Оль, посмотри, пожалуйста, как я езжу и скажи, что не так. Ты Ольке дала только один совет, и она сказала, что намного лучше стала ездить.
Я удивилась, но согласилась. Разве мне трудно? Но – хоть убей! – не могла припомнить, чего же это такого я посоветовала Оле Карасёвой. Возможно, она как-то проезжала мимо меня, и, заметив грубую ошибку, я подсказала, как её устранить. Не знаю. Но впоследствии и Маша, и Оля постоянно консультировались у меня, словно я – мастер по конному спорту. Льстило, конечно, но и ответственность возлагало.
Маша Захарова и Оля Карасёва на фоне стены нашего корпуса в "Колоске"
- Седлай так, чтоб мы попали в одну смену и поездили рядом.
Сегодня подъём в 8-30. Оказалось, ночью братья Гладилины и ленинградки мазали наших девчат зубной пастой. Меня спасло, что я дрыхла носом в подушку. Девчонки постояли-подождали и ушли.
Зато остальные девчонки находились в гневе и обещали нынешней ночью вымазать хулиганов зелёнкой.
А ещё утро ознаменовалось крупным событием. Терпение лагерного руководства таки лопнуло, и оба блюстителя порядка явились с твёрдым решением:
- Мы вас дважды предупреждали. Девочки, - махнула рукой в сторону «предбанника», где обитали Лена из Гродно и Вера из Москвы, - поняли и исправились. А вас мы вынуждены удалить с территории детского учреждения. Ирки с оскорблённым видом собирали вещи. Они не боялись выселения. Во-первых, в Ростове в аэропорту работала сестра одной из них и могла в любой момент отправить обеих домой. Во-вторых, они надеялись найти временный приют на оставшиеся три дня у деда Рыбина в вагончике возле спортивной конюшни. Генерал уже договорился с Леной и Верой, что они останутся в Крыловской до 25 августа – помогать ему работать лошадей, и выделил им вагончик.
(Интересное получается «кино»! Четверо несовершеннолетних победителей конкурса отрываются от коллектива, переселяются в другое место, нарушают сроки пребывания в станице – и никакой реакции от организаторов. Разве что Рыбин являлся тоже организатором и отвечал за нас? Тогда понятно, что он задержал и передержал кого-то из конкурсантов. Но почему же тогда круглосуточное бдение за нами осуществляли ЮВ и ТК?)
- Кто сегодня дежурит по столовой? – поинтересовалась Ливанова. Конечно же, никто не хотел. Маринка толкнула меня в бок:
- Давай? Всё равно заняться нечем.
И мы согласились. Всё же я была старшая (Юля-казачка не в счёт) и обязана подавать пример для подражания.
На ипподром доехали большим автобусом, в один рейс. Транспорт явился минута в минуту, словно кто прочёл нашу жалобу и сигнализировал кое-куда.
Молодняк заканчивали работать. Опять мне не удалось попроситься на кого-то из них!..
Возник вечно жизнерадостный Лазаревич:
- На маточную ещё раз хотите?
Почти все в восторге заорали, что хотим. Однако, нашлись и те, кто был против: «А что там делать?» Не знаю, как кто, но я рядом с пасущимися в леваде лошадьми всегда найду, что делать.
(Скорее всего, ехать на маточную не хотели те, кто подыскал себе бой-френда на спортивной конюшне, и общение с ним стало важнее и интереснее общения с лошадьми).
Я подошла к Лазаревичу с просьбой:
- Можно, я послезавтра на ипподроме подседлаю кого-нибудь из молодых?
АВ ответил, что не против, да дед не разрешает. Боится, что мы не справимся с лошадьми.
- Господи, да не с такими справлялись! Один Снегопад чего стоит!
Лазаревич усмехнулся и печально развёл руками. Я вернулась на привычное место – доски у конюшни, где наша компания победителей по-прежнему проводила основное времяпребывание на конюшне.
И тут к нам подошла местная девчонка, она вела в поводу огромного двухлетка по кличке Бостон.
- Девочки, кто-нибудь, пошагайте лошадь! Хотите – под седлом, хотите – в руках.
Я поспешно вскочила с досок, торопливо натянула сапоги на один носок и влезла на лошадь.
Бостон – арабо-будённовский вороной жеребец 1989 г.р. от Сказки и Боя. Как я уже упоминала, внук Снегопада. Необычайно огромных размеров, с курбами на задних ногах, он производил впечатление пяти-шестилетней лошади, потрёпанной спортивными состязаниями. ( Скорее, он и был потрёпан – неправильным содержанием и тренингом).
Стремена оказались длинны для моего роста, и я их вовсе бросила. Тогда начали спадать сапоги. Но Бостон не хулиганил и хорошо слушался повода. Не идеально, как Сапфир, но вполне приемлемо. Я шагала в неогороженном манеже. Попросила Ливанову «щёлкнуть» меня на огромном красавце, облачённом в приличную уздечку с мартингалом.
По-соседству, в закрытом манеже, местный спортсмен прыгал на Соболе. Посадка на прыжке у него была отвратительная. Я увлеклась прыжками и чуть не прозевала: Бостон так шарахнулся от пролетевшего в прыжке в пяти метрах от него Соболя, что я чуть не вылетела из седла.
Пришлось подобрать поводья и серьёзнее отнестись к внешне флегматичному Бостону. Соболь вторично заходил на «стенку», которую только что развалил, напугав этим моего коня.
Прыжок… Бостон, словно ожидавший этого, срывается с места и выносит меня на зелёное поле. Метров через 50 жеребец успокаивается и шагом возвращается в манеж.
- Что, подхватил? Он это может! – подходит ко мне его всадница и забирает коня.
«Предупреждать надо, что может… - мрачно думаю я. – Хотя нет, не надо! Так даже интересней: садишься на совершенно незнакомую лошадь и не знаешь, чего от неё можно ожидать».
Возвращаюсь к конюшне. Местные ребята только что отскакали на рыжем двухлетнем Парадоксе (его готовят к скачкам). Один из них даёт Верке жеребёнка:
- На, садись, отшагай его.
- Не, я лучше в руках.
Во даёт! Меня рядом не было! Я б и на этом пошагала. Ну чего бояться молодой лошади, которая только что отскакала по дорожке и в жару? А ещё говорит, что заезжает молодняк!
Я подумала, на ком ещё не ездила из тех, что дают нам. На Чапе и хвалёной Лампасейке. Всех кобыл подседлали, но на Чапу не хватило седла. Она стоит.
- А можно на Чапе без седла? – интересуюсь у Сергея Хорунжего.
- А почему б и нет?
Взнуздываю Чапу своей уздечкой. С тех пор, как Долия порвала её, Маша стесняется брать у меня, хотя я ничего тогда не сказала – молча взяла и зашила. Наверно, Маша просто очень стеснительный и глубоко порядочный человек.
На улице Жанна подкидывает меня на кобылу. Чапа костлява, с высокой холкой – с Будулаем не сравнить. Тот вообще, как кресло.
Впрочем, рысь у Чапы оказалась мягкой, не тряской, и я не мучилась на её костях. Кобылица – гнедая, её жеребёнок – рыжий. Очень нахальный, пристаёт ко всем лошадям, а мать совсем затерроризировал играми и ухаживаниями.
На Дозе и Чапе следует ездить подальше от других лошадей, чтоб жеребята за любопытство и беспардонность не схлопотали копытом в лоб. Пока я шагала на Бостоне, за ним навязчиво бегал гнедой отпрыск Дозы. Бостон им очень заинтересовался и хотел поближе познакомиться. Чем это знакомство закончилось бы – неизвестно, и потому я изо всех сил старалась не допустить их снюхивания. А Генерал от волнения не находил себе места и всё орал, чтоб жеребёнка убрали.
На Дозу села Ольга:
- Посмотри на мою посадку! Может, ещё что-то не так?
Мы с Олькой ездили мелкой рысцой взад-вперёд по зелёному полю, лавировали между коров, а я указывала ей на ошибки:
- Самая главная проблема – колено «плавает». За этим следуют и оттопыренный носок, и неправильное положение шенкеля, и горб на спине. Колени – винты, свинчивающие тебя с лошадью. Единственные две точки, которыми ты держишься за лошадь. Всё остальное – свободно, непринуждённо. Остальное – баланс.
Но у Оли никак это не получалось.
- Брось-ка стремя!
- Ты что?! – ужаснулась она.
Езда без стремян произвела на меня удручающее впечатление.
- Ты сколько занимаешься?
- Два года. Но не регулярно.
Я промолчала. Да-а, это – не спорт. Ездой без стремян нас муштровали беспощадно!
- Не бойся езды без стремян. Поезди – возьми. Отдохнёшь – бросай. Иначе ты не научишься как следует ездить.
Саму меня заставь сейчас проехаться строевой без стремян – ни за что бы не сделала. Но учебной – сколько угодно.
Отъездили мы с Ольгой рысью и шагом минут 20. Я на Чапе расслаблялась: ехала без сапог, штаны закатаны до колен. А потом вообще сняла рубашку и осталась в купальнике и штанах-шортах. А вдобавок к разгильдяйскому виду управляла кобылой одной рукой – и вообще, вела себя на коне по-свойски, прикидывалась казачкой. Девчонки потом сказали, что неплохо получалось.
На досках у конюшни возмущалась Верка:
- Вон, одна совсем обнаглела: голая на лошадь влезла!
На что Рыбин назидательно заметил:
- Она без седла. Ты будешь ездить без седла – и тебе разрешу влезть на лошадь в шортах.
И Вера, и Лена не седлают коней с того дня, как захромал Игрок. Они не желают трястись на клячах, как они выразились. Это Долия-то – кляча? Ну они дают!
Впрочем, пускай пешком ходят. Нам больше достанется.
За что Верка точит на меня зуб, догадываюсь. Как-то поздно вечером, по темноте, ехали мы с кем-то на дяди-ваниных меринах. Цокот копыт звонко раздавался в тиши краснодарской ночи.
- Эй, не раздавите нас! – послышались голоса метрах в 20 впереди. – Это кто ещё? Доблестная милиция? А-а, это наши,.. - лица двух Лен и Веры в удивлении вытянулись так, что это было заметно даже в темноте. – Дайте покататься!
Мы, конечно же, ответили, что не дадим. Девчонки взъярились, но промолчали. А когда мы отъехали, вослед донёсся отборный мат. Я не стала реагировать, а моя попутчица (в данный момент не важно – кто) во всём полагалась на меня и тоже промолчала. Пускай я нажила врагов, но предоставить Будулая во власть кому-то из них… Ни за что!
Я отдала Чапу Ире Авксентьевой и села на «любимые» доски у конюшни. Ждала, когда ТК подседлает Сапфира. Но свободных сёдел не было, нужно ждать.
Со скуки наши руководители затеяли очередной спор. Генерал окружил себя девчонками и начал страстно защищать воронежских Ир. Он считал, что девчат незаслуженно обидели, выселив из лагеря. А виновата во всём Ливанова: не справилась с обязанностями надсмотрщика-воспитателя.
- Вот я вам, - обратился он к ТК, - специально из Москвы прислал помощницу, - и кивнул на Юлю-казачку. – Почему вы до сих пор её не использовали?
У Ливановой глаза на лоб полезли:
- Вот как? Что ж вы раньше об этом не сказали, а только за три дня до отъезда? И что это за помощница, которая сама постоянно нарушает дисциплину?
И – понеслась душа в рай! Пока они пререкались, из конюшни ребята вывели Асуана. Светло-рыжего, почти жёлтого арабо-будённовца, очень красивого. Девчонки меня позвали:
- Иди, посмотри на «рубку лозы»!
«Рубка лозы» – традиционная казачья игра. На полном галопе всадник обязан срубить шашкой энное количество жердей, стоящих справа и слева от скачущей лошади. Причём самым шиком считается, если срубленная лоза (жердь) втыкается рядом со столбом вертикально в землю.
Андрей Косач и другие ребята очень ловко всё это проделывали. Правда, символически: жердей не было, но промежутки между воображаемыми жердями обозначались стойками от препятствий. Вместо шашки в руках – большая палка.
Всадник нёсся на заложившем уши коне и почти неуловимо для глаза размахивал палкой над конской головой, сшибая слева и справа воображаемую лозу. Красиво!
Потом на Асуана сели двое. Один – в казачье седло с мягкой подушкой, перетянутой троком, а второй – на поясницу коню. Мерин начал взбрыкивать под неудобным грузом. Его заставили галопировать до тех пор, пока он не устал и не смирился со своей ношей.
Вышли на прямую. Запустили арабо-будённовца в полный карьер. И начали выделывать разные штуки из вольтижировочного репертуара. В какой-то момент Асуан потерял терпение – взбрыкнул. И снова его заставили скакать до утомления и состояния покорности судьбе. Затем – снова прямая и джигитовка.
После этого ребята положили на землю каску. Ух ты! Неужели будут поднимать её на скаку? Так и есть!
Я сбегала к конюшне за фотоаппаратом и сделала несколько снимков Асуана. Да-а, вот это надо уметь! Сколько раз я ни пыталась, но достать ниже конского запястья не смогла. И то – на шагу. А тут даже не арена цирка, где несущаяся по кругу лошадь наклоняется к центру и тем самым становится ниже. Здесь – прямая!
Абсолютно все местные ребята-спортсмены ловко проделывали этот трюк – подбирали каску с земли, склоняясь с несущейся во весь опор лошади. При этом они бросали одно стремя и почти съезжали с коня на землю; держась за повод, раздирали лошади рот. Асуан широко разевал пасть, но это не спасало его от жестокого трензеля. А после того, как каска была поднята, всадник резким движением останавливал бедного коня, чуть не втыкая его задом в землю.
(Представляю, как «любил» Асуан своих всадников и свою работу, если его так мучили всякий раз!)
Вот так-так! А дед-то говорил, что Асуан очень мягок на повод. «Будь с ним осторожна!» Ха-ха! Да этот несчастный Асуан, наверно, тугоузд до предела! (Вполне вероятно, что дед был прав: жестокая работа трензелем не всех лошадей делает тугоуздыми. У некоторых рот травмируется настолько, что они становятся истерически чувствительными на воздействия повода. Что отнюдь не делает чести ни конникам, ни их тренерам).
Я высказала ТК свои недоумения: как можно одну и ту же, причём очень породистую и способную, лошадь готовить к такой разной работе – конкуру и конноспортивным играм? Ведь требуется чуть не взаимоисключающая подготовка?
(Полагаю, требовалась психологически «убитая» лошадь, способная безропотно терпеть все прихоти всадника и тупо исполнять его команды с максимально возможным «драйвом». Такая лошадь одинаково удобна для любого вида деятельности. Что при этом испытывает сама лошадь – «партнёр» всадника, и как долго она прослужит – любителей лошадей не волновало.)
Ливанова сказала, что это и есть УНИВЕРСАЛЬНАЯ лошадь, мечта всех конников. А мне было жаль Асуанчика. (Надо же – я тогда понимала жестокость такой «работы» с лошадью!)
- Неужели нет лошадей похуже? (Ага, только красивые лошади вызывали чувство жалости. А страшненьких и беспородных можно было «убивать»?)
- Да ведь на лошади похуже и конные игры выйдут похуже!
Что ж, вполне справедливо.
Тем временем наши девчонки начали рассёдлывать лошадей. ТК взяла одно из сёдел и спросила у Хорунжего:
- Можно, я подседлаю Сапфира?
- Куда уж тут седлать, сейчас кормить будем. А отдельно его потом никто не накормит! – недовольно пробурчал тот.
Ливанова положила седло и уселась на доски у конюшни.
До кормёжки оставалось ещё 2 часа. Сапфир стоял второй день. Вчера из-за дождя жеребёнка никто не работал. Зато его почему-то перевели в самый грязный денник, который удалось им отыскать. Бедный жеребчик стоял застывшей статуей у самой стеночки, выбрав наиболее сухое место в своём «домике», и совсем не реагировал на зов. Но и в самом «сухом» месте его по бабки засосало в жидкую грязь. Остальное пространство денника представляло собой навозную жижу, перемешанную с остатками опилок. Такое впечатление, что над этим местом совершенно нет крыши. Боже мой, ТАКУЮ лошадь – и в ТАКИЕ условия?!! Позор!
Впрочем, в других денниках было не многим лучше. А левада, в которой жили учебные кобылы, представляла собой вообще жуткое зрелище – ведь крыши над ней в самом деле не было. Кобыл сегодня еле-еле дочистились, ведь они лёжа спали в этой грязи, а кое-кто даже умудрился выкачаться.
Убивая время на «любимых» досках, мы с Ливановой мучительно раздумывали, как бы изловчиться и взять седло на завтра, и чтобы его у нас из-под носа не утащили.
- Давайте, - говорю, - отцепим и спрячем стремена. Без стремян его никто не возьмёт!
Так мы и сделали: с превеликими предосторожностями стянули стремена и спрятали в бурьянах за конюшней.
- Ох, и стыдно! Какой позор! – сокрушалась ТК. – До чего я докатилась?! Да в Старопавловской я за это самое скандалы устраивала! А здесь меня довели до того, что я и сама этим занимаюсь!
Автобус прибыл за нами через 2,5 часа. Кормить ещё и не начинали. Я высказалась, что мы бы успели ещё отработать часик Сапфира, и в очередной раз посетовала на местные порядочки.
- Это ещё что! – негодовала Ливанова. – Ты не обратила внимания, как их кормят? С земли! – в её голосе звенели трагические ноты.
- Ну и что? У нас тоже в тире лошадей кормили из кормушек, поставленных на землю: некуда было вешать. И ничего, все кони были в порядке!
(Теперь я знаю, что отправленные «на дальнее поселение» в старый тир лошади были ещё и поздоровее тех, кто ел из высоких кормушек. Ибо для лошади естественным является проедание корма с уровня пола, а не груди).
- Да нет же, здесь – без кормушек, в том-то и дело! Сыпят овёс прямо на пол! Да где это видано?!
От удивления я просто «проглотила язык». И лишь спустя минуту, «переварив» услышанное, поинтересовалась:
- Они из своих коней ахалтекинцев делают, что ли? Да и им туркмены сыпали еду на расстеленное полотно, а не в жидкое дерьмо!
Так, всю дорогу поражаясь и возмущаясь, мы добрались в лагерь. Выходя из автобуса, я на всякий случай громко всем объявила:
- Девочки, завтра на маточной Бой и Снегопад «забиты»!
- Да на Снегопада никто и не просится, - загалдели девчата. – А вот на Боя желающих много!
(Хм, у Ливановой губа – не дура!)
- Мне – Франт! – пропищала Тарасова Лена, быстренько сориентировавшись в ситуации.
- А я возьму Замана! – закричала Маринка Минаева…
Когда всех жеребцов-производителей, годных к верховой езде, «расхватали», растерянно проговорила Лида Горелова:
- А мне - кого?
- Возьми Эгиза! – я вовремя вспомнила не прозвучавшую кличку, - классный жеребец, стипль-чезы скакал.
После обеда мы продолжили обмен автографами и стихами:
Помни Франта вороного –
Скакуна молодого.
Как ты Франтика купала,
По полям на нём скакала.
Ливанова Маша
Помни вечно реку Ею,
И кобылу Лампасею,
Туалет с прицелом чётким,
Как катались мы на лодке,
Как в речке мы тебя топили,
А после чаем обварили.
Как ночью дико песни пели,
На остановке как сидели.
Помни милое Оно,
И как разбила ты окно,
В него ввалившись головой…
И что подружки мы с тобой.
Андреева Дина
(Дина, похоже, нашла удачное начало своим пожеланиям. Оставалось досочинять вариации на тему каждого).
Станица Крыловская
Пускай напоминает
Тебе о нас о всех
И вызывает за собою
Всегда счастливый смех.
Ведь всё, что здесь бывало,
Не с каждым же случится.
И никогда сначала
Уже не повторится.
Желаю счастья и удачи!
И упаси нас, Бог, иначе!
Крыгина Оля
(В отличие от Дины, я сочинила безликий универсальный стишок, который подходил бы всем участникам конкурса. И, не заморачиваясь, писала одно и то же каждому в проспект).
Машка и Долька,
Лампасья и Олька,
Чапа и Веруня –
Лучшие подруги.
Захарова Маша
Ты вспоминай наш «Колосок»,
Как из окна без стёкол дуло,
И свой писклявый голосок,
Когда ты пела «Підманула».
Андреева Дина
Ты вспоминай почаще нас,
Как были здесь мы десять дней.
Ведь это – отдых высший класс!
И было много тут коней.
Минаева Марина
Помни Чапу, Лампасью,
Реку, Дозу, Долию!
Крыгина Оля
Долия, Долия, Долия,
Навсегда ты – любовь моя.
Какие ноги, какая спина!
И головка такая есть лишь только одна.
Скачет Доля галопом по зелёной степи,
Рыжей молнией быстро мимо речки летит.
Попытайтесь найти лучше Доли коня.
Вам его не сыскать! Вот что думаю я.
Карасёва Оля
Скачет Доля галопом
По зелёной степи.
Лучше этой кобылы
Нигде не найти!
Карасёва Оля
(Сменила Олька пластинку)
Попытайтесь найти
Лучше Доли коня.
Вам его не сыскать –
Вот что думаю я.
Карасёва Оля
Когда обыденная серость
Замучит скукою своей,
Ты вспомни тихий берег Еи
И бег стремительный коней.
Андерсоне Жанете
А последний стих, большой, был подарен Андрею Гладилину в память не только о Гале, в которую он, вроде, влюбился, но и о нас о всех.
(Андрей был симпатичным мальчиком, самым старшим в нашем мужском коллективе победителей. И не мудрено, что половина девчонок втрескалась в Андрюшу, а он терялся, не зная, кого выбрать из цветника).
Девчонки подсекли неприятные черты галькиного характера, и пропесочили всё в стишке.
Сейчас ещё лето. Ты – в Крыловской.
Завтра в конюшню поедешь.
Встретишься утром с кобылой Рекой,
Лохматую чёлку потреплешь.
А что будет после, пусть - дня через три,
Когда домой ты со Славкой отбудешь?
Вспомнишь ли морду упрямой Реки?
Или – уснёшь и всех позабудешь?
Но разве забудешь вонючую Ею
И Галькин удар по фейсу Андрею?
И разве забудешь ты Стеньки челны
И чары прекрасной улыбки княжны?
Нет, будет трудно всё это забыть,
Ведь так было тяжко сие пережить.
Карасёва Оля, Андреева Дина, Крыгина Оля.
(Я уж и не помню, что там произошло. Катались на лодочке компанией. Пели хором про «Стеньки Разина челны». За что-то один из Андреев (Гладилин или Колков?) отхватил пощёчину от Гальки Вихоревой. А «княжна» Ольга Карасёва очень ревновала и преживала по этому поводу. Детский сад, ей-Богу!)
После полдника я, Маринки, Дина, Маша Захарова и Жанна намылились исследовать тот берег Еи, куда мы с Иркой ездили верхом в день знакомства с Мишей. В тайной надежде встретить Будулая с Бунчуком я набрала различных лакомств. Так и есть, лошадей мы встретили.
От девчонок уже не имело смысла скрывать наши ежевечерние верховые прогулки. Они в открытую интересовались, поеду я сегодня или нет. Пришлось объяснить про сурового сменщика и доброго дядю Ваню. Жанна возжаждала завтра поехать со мной в паре – ведь Ирок в лагере больше не было. И я согласилась.
Тут подошёл конюх-сменщик. Он ревниво следил за нами и откровенно радовался, что его лошади не едят сахар, а только яблочные огрызки, кукурузные початки и подсолнухи.
После ливня оба мерина были покрыты сплошной коркой грязи.
- А можно их почистить? – спросила я.
- Чем? – вопросительно уставился на меня дядька.
- А что, разве нечем? – прикинулась я наивняшкой.
- Конечно нечем!
«Ах ты, - думаю, - гад! В зимней конюшне у него три скребницы. «Нечем»!»
Несолоно хлебавши, побрели дальше. И, обернувшись, стали свидетельницами интересного зрелища: Будулай упал на спину и начал с видимым наслаждением качаться в траве. Спутанные три ноги ему не очень-то и мешали – привык! Минут 5 он тёрся о траву и перекатывался с боку на бок, дрыгая в воздухе копытами. И очень легко и ловко вскочил на все четыре! А это не всякой лошади удаётся проделать так стремительно – даже со свободными ногами. Ай да молодец Будулай!
(Любопытно – может, Будулай был просто очень здоровой физически лошадью, не угробленной работой на человека? Отсюда и его великолепная ловкость, и замечательно интересный характер?)
Мы дошагали до подсолнечникового поля, надрали тяжёлых, плотно набитых чёрными семенами корзинок и совсем уж развернулись домой – как вдруг к нам прицепился мужик на синих «Жигулях». Он горел нестерпимым огнём желания покатать нас по станице. Но мы гордо отказались. Он потом раза три-четыре мотался мимо нас и всякий раз с надеждой сигналил в клаксон.
В лагере мы с Маринкой Минаевой незаметно откололись от коллектива и попали в афёру: «колосковое» начальство затащило нас в жюри – судить КВН между 1 и 2 отрядами. Мы с энтузиазмом согласились. Тем более, что ужин вместо нас накрывали другие.
Из программы КВН я запомнила два задания. Первое – конкурс капитанов: изобразить физрука на физзарядке. Оба малолетних капитана так забавно это проделали, что мы от хохота чуть не попадали со стульев. Талантливые мальчишки!
А второе запомнившееся задание предложили мы с Маринкой:
- Пусть они всей командой нас, конников, изобразят.
От смеха мы плакали, стонали, держались за животы и придерживали болевшие щёки. Второй отряд припомнил нам всё – от бесиловки с уздечкой и фотоаппаратом на лавках в ожидании автобуса до дискотек. Первый отряд изобразил менее разнообразно, но их спас подслушанный ночью на речке разговор Верки с Ленкой-казачкой о сигаретах.
Так как конкурс этот оказался решающим, и в нём были задействованы все игроки команды, мы предпочли второй отряд. Тем более, что состоял он целиком из интернатовских детей.
Лариса, пионервожатая первого отряда, очень обиделась на нас. А знакомые ребята из первого отряда – четырнадцатилетние Васька, Ромка, Димка, Женька – пообещали ночью нас намазать.
Мы с Маринкой Минаевой в компании местных пионеров
- Вот здорово, - говорю, - вот так и будь судьёй! Ну влипли!
А вожатые тем временем вызвали нас на бой.
- Дуэль и только дуэль! – кричали они. – КВН! Пионервожатые против москвичей! Мы вам покажем кузькину мать!
Почему-то все местные упорно считали нас москвичами. И как мы ни пытались доказать, что москвичей среди нас и четверти не наберётся, что все мы из разных городов и республик СССР – ярлык приклеился.
Не знаю, как кого, но меня звание москвича коробило. Я была дончанкой и представляла Украину. Нас таких, из Украины, было четверо – я, ялтинки и Ира из Бердянска.
(А говорят, в совковое время не было национального воспитания. Как бы не так! Вон какая национальная гордость проснулась – «Украина, дончанка»! А как мы хвастались друг перед другом своими малыми родинами – в памяти сохранилось до сих пор!)
Поединок назначили на вечер 4 августа, накануне нашего отъезда.
- Я, - говорю, - не буду участвовать. Это будет последний мой вечер с Будулаем. Я хочу быть с ним.
ТК, истая лошадница, меня поняла и не стала настаивать. Семерых человек набрали в команду и без меня. Завтра нужно будет придумать форму, приветствие, вопросы и конкурсы. А сегодня – спать!
Когда все в палате угомонились, зашла Верка из «предбанника». Она несла показать огромного чёрного жука-водолюба. Размером это чудовище превосходило всех ранее мною виденных водолюбов раза в два.
Маринка Минаева ухватила страшилище и понесла пугать девчонок. Первым делом она шугнула им Маринку Малынову. Та, вереща как недорезанная хрюша, вынеслась на улицу прямо в ночной рубашке.
Вторым делом Маринка ткнула его в нос Ольке. Та в этот момент сидела на кровати, перезаряжая под одеялом фотоплёнку и, следовательно, не могла никуда дёрнуться. Сирена «Скорой помощи» - ничто в сравнении с раздавшимся олькиным визгом.
Третьим делом Маринка загнала в угол ялтинок. И там, стоя на кроватях и прижавшись к стене, они сотрясали корпус дикими криками.
Потом Марина побежала между кроватями, тыча жуком направо и налево, и устроила такую какофонию, такую панику, с таким звуковым сопровождением, что примчалась заведующая с другого конца лагеря:
- В чём дело?
Под её неусыпным контролем Маринка выпустила монстра за окно и полезла на кровать предаваться сну. Как я уже упоминала, наши с ней кровати плотно сдвинуты, а справа и слева в проходах стоят тумбочки.
И тут Марина ткнула жука и под мой нос! (Как ей удалось обвести вокруг пальца завлагерем – тайна!). От неожиданности я подалась назад со страшным воплем, саданулась спиной о тумбочку, и всё, что там стояло, с грохотом попадало на пол.
Заведующая, только-только покинувшая корпус, разъярённой фурией влетела обратно:
- Что такое?!!
Я не боюсь жуков и даже сама беру их в руки. Но когда так неожиданно столь большим экземпляром тычут тебе в харю – как не закричишь?
Рассмотрев жука, я объявила, что надо отпустить его на волю. Быстро собралась делегация из пяти человек. И мы, как привидения, обмотав ночнушки простынями, просочились на улицу и спустились к реке. Тут торжественно посадили насекомое на траву и с чувством выполненного долга отправились, наконец, спать.
ПРОДОЛЖЕНИЕ: Крыловская. День десятый.